Педагог и ученый.

Педагог и ученый.

Но если учитель (отмеченный, кстати, почетным званием заслуженного) при этом еще и ученый (кандидат технических наук), и тончайший знаток литературы, астрономии (читал лекции в планетарии), и вообще кладезь познаний в самых разных областях жизни, да вдобавок к своей светлой голове имеет еще и золотые руки, то ясно, что одними глаголами тут не обойдешься...

Любимое занятие Валентина Ивановича Токарева - закрыв гла­за, достать с полки книгу и по­грузиться в нее. К литературе ею приобщила мать. Сельская учи­тельница в Тульской области, она безупречно знала творчество Льва Толстого, побывала на его похо­ронах. Благодаря ей сын понял, что читать Толстого надо мед­ленно, и вообще главное в лите­ратуре - размышление над про­читанным. Сам он три года про­работал в Ясной Поляне экскур­соводом. Сегодня. В доме Токаре­ва собрано около шестисот книг, относящихся только к «Войне и миру».

Не менее досконально, чем Толстого, он знает жизнь и твор­чество Пушкина (не раз бывал в Болдино, Пушкино, Петербурге, Царском Селе, и для него поэт, прежде всего «человек, который наматывает на себя историю»), Есенина (видел дом-музей в Кон­стантинове еще в бытность его и сельсоветом, и библиотекой, ви­дел и общался с Есениной-Тол­стой), Чехова (в Таганроге застал еще Марию Павловну, смотрел спектакли с участием Книпнер-Чеховой). Он слушал живьем Викентия Вересаева, Александра Фадеева, Ольгу Друнину, Александра Твардовс­кого, Расула Гамзатова, Евгения Евтушенко, Льва Ошанина. И за каждым именем для Валентина Ивановича - знание жизни и твор­чества писателя. Вообще для него одно немыслимо без другого. Так уж он устроен: если берется за что, то уже основательно.

Точкой отсчета в своем обра­зовании Валентин Иванович То­карев считает сороковой год, ког­да он поступил в ремесленное училище при оружейном заводе в Туле. «Учили нас ремонтировать машины и налаживать станки. Кормили, поили, одевали. Летом мы должны были ехать отдыхать на Оку в тургеневские места: в Еныховку, Сосновый бор...» Но случилась война.

На заводе фэзэушники заме­няли ушедших на фронт рабочих. Брали по счету в шеренге: десять, восемь, пятнадцать. Сколько на фронт, столько в цех. Токарев попал в энергоцех. «Мы жили в атмосфере постоянного повыше­ния квалификации. Нас застав­ляли учиться: осваивать техмини­мум, посещать вечернюю шко­лу».

Учились три раза в неделю по три часа, работали каждый день без выходных. Если норму вы­полняли до обеда, получали ста­хановский паек - УДП («умрешь днем позднее»), доппаек состоял из супа-затирухи и отварной лап­ши. Ни жиров, ни мяса не было.

В сорок четвертом на Тульс­кий оружейный завод приехал нарком вооружения и боеприпа­сов Дмитрий Устинов. Уже было ясно, что нужно готовиться к мирной жизни, ковать молодые кад­ры. Тогда, на встрече с коллекти­вом, он назвал базовые учебные заведения, готовые принять вы­пускников тульских ремесленных училищ. Валентин Иванович выб­рал МВТУ Баумана. Окончив его, работал на Горьковском станкос­троительном заводе конструкто­ром, потом заместителем началь­ника цеха. На Алтае оказался в целинное время: «Заело, что мы не имеем в достатке хлеба. Решил доказать, что все в наших руках».

Работал главным инженером в Новоегорьевской МТС. Токарева наградили орденом «Знак Поче­та», трижды - медалью ВДНХ. Ста­ли ездить за опытом, проводить на базе МТС краевые семинары. На одном из них побывал А.Георгиев, секретарь крайкома. Присмотрев­шись к инженеру, забрал его «в край», в сельхозуправление. Но чиновничать сил хватило у Тока­рева только на два года, и он ушел в сельхозинститут на кафедру ре­монта, а, приглядевшись хоро­шенько, по­нял, что толь­ко института, даже такого престижного, как Бауманка, в преподава­тельском деле мало. Надо снова учить­ся. Так он опять попал в Москву, окончил ас­пирантуру Тимирязевс­кой акаде­мии, защитил диссертацию и вернулся в институт уже титулован­ным специа­листом.

Ступени образования Токарева - всего лишь внешние вехи, они дают представление о направлении развития его натуры, но не раскрывают сути самой лич­ности.

Из каждого времени, в котором пришлось жить Валентину Ивано­вичу, Токарев брат то лучшее, что в нем было. По крупицам собирать. жизненный опыт, постепенно, шаг за шагом, лепил свою личность. Привыкнув к преемственности во всем: в воспитании, образовании, общении, именно ее считал осно­вой своей профессии. Л он при всем многообразии своих интере­сов, пристрастий и познаний оста­ется, прежде всего, педагогом, Пос­ледние годы он преподает в учили­ще N 24 и техническом универси­тете, помогая одним научиться «как делать», другим понять «почему». Токареву удается стать своим в любой аудитории, с любым собе­седником. Общаясь на равных, он умудряется поднять собеседника до своего уровня. В этом суть и универсальность его педагогичес­кого метода: не подавлять своей эрудицией, а провоцировать на творчество, будить фантазию.

В свое время Токарев высоко оценил вклад преподавателей фи­зики школы N 42 В. Дерунова и А. Логинова в развитие теории ре­шения изобретательских задач, так называемого «триз», который они объединили с информатикой. Сам Валентин Иванович сформировал этот «триз» в преподавательский курс, защитил его в Москве и по­лучил право на авторскую про­грамму - «педтриз». Около трехсот учителей уже ознакомились с ней. Привыкнув к тому, что любую теорию надо проверить практи­кой, Токарев занимался с второ­клашками, доказывая, как надо работать с детьми, «Им важно по­нять взаимо­связь предме­тов и явлений. Скажем, «фор­точка-закали­вание» - один ряд рассужде­ний, «форточ­ка - столярные инструменты» - другой ряд. «Теперь его второклашки учатся в шес­том. Пытливо­стью, любозна­тельностью они хоть не­много, да пре­восходят свер­стников, случайность? «Пе­дагогическое образование - пирамида, чем ниже к основанию, тем шире должны быть наши по­знания. Мы большей частью кру­тимся наверху».

Преемственность... Увы, сегод­ня представления Валентина Ива­новича о незыблемости её поко­леблены. Пустяковый с точки зре­ния коллег случай имел для Тока­рева драматические последствия. Первую в своей жизни обиду он проглотил в детстве в виде булочки с маслом, которую разделили на двоих: ту, что с маслом, отдали другому, а пустую верхушку - ему. Он тогда сделал вид, что ничего не произошло. И потом в жизни почти всегда так поступал - оберегая других от душевной травмы, молча прятал обиду в себе. Иногда это сбиваю обид­чика с толку: тот ожидал в ответ пакости и, не получая ее, мучил­ся угрызениями совести. В конце концов, к тому, что Токарев ни при каких обстоятельствах не выходит из себя, привыкли. И однажды в отсутствие Валентина Ивановича, который теперь ве­дет в училище только факульта­тивные занятия, из кабинета, ко­торый он занимал прежде, вы­несли «лишнее»: папки с газет­ными и журнальными вырезка­ми, старыми авторскими свиде­тельствами по рационализации, методическими разработками и т.д. Двенадцать толстенных па­пок, которые он скрупулезно собирал много лет.

В этих папках была часть «на­следства», полученного от пред­шественниц, работавших в каби­нете: Лидии Васильевны Еруновой, которая пришла в училище в фазе его строительства, и Эльви­ры Федоровны Ивашовой - она пришла в ПУ перед созданием лицейских классов. Приняв от них, Токарев надеялся передать в следующие надежные руки то, что было так дорого ему и, каза­лось, нужно было училищу. Увы!..

Сегодня он многое ставит под сомнение. «Там было многое, что составило бы не одну страничку истории училища, которую на­писали мы, люди уходящего по­коления». «Уходящего», то есть «гонимого», и было горько осоз­навать этот скрываемый подтекст.

И все же он верит в то, что «никогда не поздно начать вновь жизнь, начать вновь путь, но так, чтоб прежнего ни слова, ни строч­ки бы не зачеркнуть...».

Русский ниндзя.

— Да что там ваши десант­ники, омоновцы! Что они уме­ют? Вот у нас в Краснодаре есть настоящий русский нинд­зя. Такого убить невозмож­но...

Не перевелись Тарзаны на Руси.

Директор московского Теат­ра силы Олег Горюнов назвал этого парня русским Тарзаном. Но когда я сам увидел Юрия Копина, честно гово­ря, разочаровался. Щуплый какой-то, неприметный.

Чернокнижник Мирза.

Били долго. Когда падал на ставший липким пол, снова приставляли, как мешок, к стене и по очереди наносили удары... Три месяца Мирзакарим Норбеков провалялся в гос­питале.